– Нет, сэр, судя по сообщению нашего наружного наблюдения.

Барент кивнул, снял с вешалки шелковый галстук и принялся его завязывать. Щупальца его мозга потянулись к сознанию спецагента Ричарда Хейнса. Он наткнулся на щит, делавший Хейнса нейтралом,– щит из крепкой скорлупы, ограждавший волнующееся море мыслей, амбиций и темных желаний – всего того, что составляло личность агента Хейнса. Как и многие другие, обладавшие Способностью, Колбен выбрал себе в ближайшие помощники нейтрала. Хейнса нельзя было запрограммировать, но, с другой стороны, его не мог перевербовать кто-то с более мощной Способностью. Так, во всяком случае, полагал Колбен.

Барент скользил по поверхности щита сознания, пока не нашел в нем трещину – а ее всегда можно найти. Он проник глубже, сломал жалкую защиту Хейнса и внедрил свою волю в саму основу сознания агента. Когда Барент коснулся центра удовольствия Хейнса, тот расслабился и закрыл глаза.

– Где эта женщина, Мелани Фуллер? – спросил Барент.

Хейнс открыл глаза.

– После той шумихи в аэропорту Атланты в понедельник вечером никаких известий нет.

– Удалось засечь, откуда был телефонный звонок?

– Нет, сэр. Оператор в аэропорту полагает, что это был местный звонок.

– Как вы думаете, есть ли у Колбена, Кеплера или Траска какая-либо другая информация о том, где находится Фуллер? Или Вилли?

Хейнс секунду помедлил и покачал головой:

– Нет, сэр. Когда найдут его или ее, информация поступит через ФБР по обычным каналам. Я буду знать об этом одновременно с мистером Колбеном.

– Лучше, если раньше,– улыбнулся Барент.– Благодарю вас, Ричард. Как всегда, ваше общество меня приободрило. Вы сможете найти Лестера на его обычном месте, если захотите связаться со мной. Как только у вас будет какая-то информация о местонахождении Мелани Фуллер либо нашего друга из Германии, немедленно сообщите мне.

– Да, сэр.– Хейнс повернулся к выходу.

– Ричард.– Барент натянул синий кашемировый свитер.– Вы все еще считаете, что шериф Джентри и этот психиатр…

– Ласки,– подсказал агент.

– Да.– Барент улыбнулся.– Вы считаете, что контакт этих двух джентльменов следует официально прервать?

– Считаю. – Хейнс нахмурился и продолжил, осторожно выбирая слова: – Джентри слишком сообразительный малый. Поначалу я решил, что его столь сильное волнение из-за убийств в «Мансарде» связано с подрывом его репутации, но потом убедился, что он воспринял их как нечто, задевающее его лично. Простой толстый деревенский полисмен, вот и все.

– Но сообразительный.

– Да.– Хейнс снова нахмурился.– Я не уверен насчет Ласки, но, по-моему, он слишком… слишком глубоко в это вовлечен. Он знал мисс Дрейтон и…

– Хорошо,– кивнул Барент.– Насчет Ласки у нас могут быть и другие планы.– Он посмотрел на агента долгим взглядом.– Ричард…

– Да, сэр?

Барент соединил кончики пальцев.

– Я давно хочу вас спросить. До того как мистер Колбен вступил в Клуб, вы уже несколько лет работали на него, ведь так?

– Да, сэр.

Барент коснулся нижней губы сложенными домиком пальцами.

– Вопрос, который я хочу задать, Ричард… Почему?

Агент нахмурился, он не понял, о чем идет речь.

– Я имею в виду,– продолжил Барент,– зачем делать все эти вещи, о которых Чарлз вас просил?.. И теперь еще просит… Ведь у вас есть выбор.

Лицо Хейнса прояснилось. Он улыбнулся, демонстрируя идеальные зубы:

– Ну, наверное, мне нравится моя работа… Это все на сегодня, мистер Барент?

Тот с секунду внимательно смотрел на него, потом кивнул.

Через пять минут после того, как Хейнс ушел, Барент вызвал пилота по внутренней связи:

– Дональд, взлетайте. Я бы хотел полететь к себе на остров.

Глава 10

Сола разбудили голоса детей, игравших на улице, и сначала он никак не мог сообразить, где находится. Не в своей квартире, это точно. Он лежал на складной кровати под окном с желтыми занавесками. На секунду эти желтые занавески напомнили ему их дом в Лодзи, крики детей вызвали в памяти образы Стефы и Йозефа…

Нет, дети кричали слишком громко по-английски. Чарлстон. Натали Престон. Он вспомнил, как рассказывал ей вчера свою историю, и почувствовал смущение, словно эта молодая черная женщина видела его нагим. И зачем только он рассказал ей обо всем? После стольких лет… Почему?

– Доброе утро.– Натали заглянула в дверь. На ней был красный шерстяной свитер и узкие джинсы.

Сол сел в постели и потер глаза. Его рубашка и брюки, аккуратно сложенные, висели на спинке софы.

– Доброе утро.

– На завтрак яичница с ветчиной и тосты. Сойдет? – В комнате запахло свежемолотым кофе.

– Отлично,– сказал Сол,– только ветчина – это не для меня.

Натали с досадой хлопнула себя ладонью по лбу.

– Ну конечно! – воскликнула она.– По религиозным мотивам?

– Нет, из-за холестерина.

За завтраком они говорили о жизни в Нью-Йорке, об учебе в Сент-Луисе, о том, что это такое – вырасти на юге.

– Это трудно объяснить,– сказала Натали,– но почему-то жить здесь проще, чем на севере. Расизм, конечно, еще жив, но… он меняется. Возможно, люди на юге так давно играют каждый свою роль, и в то же время им теперь приходится приспосабливаться. Наверное, поэтому они ведут себя более честно. На севере все принимает гораздо более грубые и подлые формы.

– Я не думал, что Сент-Луис северный город,– улыбнулся Сол. Он доел тосты и теперь попивал кофе.

Натали рассмеялась:

– Нет, конечно, но он и не южный. Скорее это нечто среднее. Я больше имела в виду Чикаго.

– Вы жили в Чикаго?

– Я провела там часть лета. Папа устроил меня на работу через своего старого друга из «Чикаго трибюн».– Она замолчала, неподвижно глядя в чашку.

– Я понимаю, вам трудно,– тихо сказал Сол.– На время забываешься, потом случайно упоминаешь имя, и все возвращается снова…

Натали кивнула.

Сол посмотрел в окно на длинные листья низкорослой пальмы. Окно было приоткрыто, и сквозь сетку проникал теплый ветерок. Трудно было поверить, что сейчас середина декабря.

– Вы собираетесь стать учителем, но ваша первая привязанность, похоже, фотография.

Натали опять кивнула, встала и еще раз наполнила кофейные чашки.

– Мы заключили с папой нечто вроде соглашения,– сказала она, на сей раз заставив себя улыбнуться.– Он обещал помочь мне научиться фотографировать, если я соглашусь получить образование по какой-нибудь «настоящей профессии», как он это называл.

– Вы собираетесь преподавать?

– Возможно.

Она вновь улыбнулась, уже через силу, и Сол отметил про себя, что у нее прекрасные зубы, а улыбка делает лицо милым и застенчивым.

Он помог ей вымыть посуду, а потом они налили себе еще кофе и вышли на небольшое крыльцо. Машин на улице было мало, детские голоса смолкли. Сол вспомнил, что сегодня среда; детишки, наверное, ушли в школу. Они уселись в белые плетеные кресла, друг напротив друга. Натали накинула на плечи легкий плед, а Сол свою удобную, хотя и немного помятую куртку.

– Вы обещали рассказать вторую часть вашей истории,– сказала Натали.

Он кивнул:

– А вам не показалась первая часть чересчур фантастичной, чем-то напоминающей бред сумасшедшего?

– Вы же психиатр. Вы не можете быть сумасшедшим.

Сол громко рассмеялся:

– О-о, я мог бы тут такого порассказать… Натали улыбнулась:

– Ладно, об этом позже. Сначала вторую часть. Он помолчал, помешивая ложечкой в чашке кофе.

– Итак, вам удалось убежать от этого негодяя оберста,– подсказала Натали.

На минуту Сол закрыл глаза, затем вздохнул и слегка откашлялся. Когда он заговорил, в голосе его почти не было никаких эмоций, лишь слабый намек на грусть.

Через некоторое время Натали тоже закрыла глаза, чтобы лучше представить себе ту картину, которую воспроизводил ее гость своим тихим, проникновенным и чуточку печальным голосом.